И всё же странные вещи порою выкидывает наша
жизнь. Как часто случается, что в один из рядовых дней, который вроде бы, и не
предвещал ничего удивительного и необычного, вдруг, как чёрт из табакерки,
неведомо откуда выскачет какой-нибудь человечек, да и напомнит тебе своим
странным поведением – сколь же всё-таки неизвестными и необыкновенными
могут быть наши люди. Впрочем, как и вся наша жизнь. Вот и тот день, о котором речь пойдёт далее, не
обещал ничего выдающегося. Накануне ночью мела небольшая метель. Это была
первая, по настоящему зимняя метель с самого начала января, и снег, падавший на
промёрзшую твердь земли, а не в грязные лужи, как случалось прежде, к утру
покрыл всю её поверхность холодным, белым полотном, поскрипывавшим под ногами
при каждом шаге. В начале дня позвонил старый приятель из
Волгодонска Аркан, или попросту Аркашка и попросил узнать время прибытия
саратовского поезда, на котором, через пару дней должна была возвращаться с
сессии его жена. До полудня управившись со своими делами, по пути
домой я завернул к зданию железнодорожного вокзала. Внутри, впрочем также как и
снаружи здания вокзала, было всё по-прежнему. Должно быть, это одно из тех
немногих общественных мест нашего посёлка, где история последних 20ти, а то и
30ти лет никаким образом не смогла отразиться ни на его внешнем облике, ни на
внутреннем убранстве, и атрибуты эпохи перестройки, реформирования и нано
технологий, до сих пор не нашли сюда дороги. Кажется, даже архаичный запах, времён
торжества социалистической сп раведливости, по сей день ещё не
выветрился из помещений вокзала. В тускло-освящаемом зале касс, по обыкновению
было малолюдно. Тройка отроков лет пятнадцати, по всей видимости добросовестно
прогуливавших школьные уроки, да горемычный джентльмен удачи, облюбовавший себе
тёпленькое местечко возле батареи. Записав в блокнот время прибытия нужного мне
поезда, я уже собирался покинуть помещение вокзала, когда в открывшуюся дверь,
вместе с порывом морозного воздуха вошёл довольно любопытный старичок. К слову
сказать, как раз в этот момент, от перрона вокзала отправлялся какой-то
пассажирский поезд. Наверное, если где и мог появиться
подобный человек, так это, безусловно именно здесь, в кассовом зале вокзала, с
его сохранившейся аурой советского духа. В своём тёмно-сером изношенном
драповом пальто, сильно вылинявшей плюшевой ушанке, войлочных ботинках на
молниях и с огромным, обтянутым светло-коричневым дерматином фанерным
чемоданом, «украшенном» металлическими уголками по краям крышек – старичок, как
нельзя лучше походил на образцового пассажира 70х годов прошлого столетия. Бегло оглядевшись, в мутном освещении зала, он
уверенной походкой подошёл к юным оболтусам. – Ребятки, не подскажите, как на Троицкий
проехать? Обратился к ним старичок, ставя на пол свой чемодан. – Нет дед, никакого Троицкого мы не знаем
– ответил один из мальчишек. Это Зимовники, а о Троицком мы и не слышали
никогда. – Верно, Зимовники – заговорил старик. А
неподалёку от Зимовников есть хутор Троицкий, как же вы о нём не слышали?
Ведь я там родился, понимаете – это моя родина. Но мальчишки только
недоуменно переглядывались, да молча пожимали плечами. Услышав слова старичка, я,
не то, что удивился, а даже мысленно присвистнул – это сколько же лет он не
видел свою родину? О хуторе Троицком я конечно знал, вернее сказать, знал то
место, где когда-то был этот хутор, и даже видел те небольшие холмики поросшие
терновником и дикими грушами, на месте которых когда-то стояли дома, но вот
самого хутора как такового, воочию, я никогда не видел. По всей видимости, обнаружив моё внимание к
себе, старичок спешно приблизился. – Ради Бога извините, молодой человек,
может хоть вы мне подскажите, как до Троицкого добраться? – в голосе старичка
слышалось явное волнение. – Простите, отец, наверное, вы очень давно
не были в Троицком? – поинтересовался я, не желая сходу его огорчать. Должно быть, заинтересованность, прозвучавшая в
моём вопросе, ему импонировала. Старичок медленно опустился на свой чемодан,
взгляд его стал несколько мечтательным, а голос звучал тихо и задумчиво. – О, парень – ещё как давно.
С самой войны не был. Понимаешь, дед мой всю жизнь там прожил, да и я
родился в Троицком, аккурат за три года до войны. А вот когда в сорок втором
фашист, вовсю наступал на юг, дед нас всей семьёй и отправил отсюда. Ох, и
поскитались же мы тогда с матерью и сестрой пока не оказались в Махкаре –
это такой городок в Осетии. После войны перебрались в Азербайджан, оттуда
же я в армию ушёл. Служил в Усть-Ордынском, знаешь парень какая там красотища –
леса, сопки, от одного вида дух захватывает. В общем, покорила меня Сибирь, так
после службы я там и остался. Сорок пять лет егерем в Нижнеангарском
лесничестве отработал. Пока семья была, и мне всё не досуг было приехать сюда.
Жена моя-то рано умерла, так что, самому пришлось детей на ноги поднимать, на
образование им зарабатывать, понимаешь? Вот только теперь, когда у них
уже давно свои семьи – старшая дочь в Москве живёт, младшая во Владивостоке, а
сын в Вяземском, с китайцами коммерцией занимается, у меня и появилось время о
прошлом вспомнить. Перед живыми свой долг я сполна выполнил, но нужно же ещё и
о мёртвых позаботиться. Может быть, там, на кладбище в Троицком ещё сохранилась
могилка деда? – как думаешь. Старичок поднял голову и с надеждой посмотрел на
меня. Мне откровенно было жаль его, но что поделаешь.
Собравшись духом, стараясь сохранить спокойствие, я ответил. – Нет, отец. Нет там никакого кладбища, и
самого Троицкого тоже давно уже нет. – Как нет? Не может быть! Я же всю дорогу,
от самого Байкала только и думал, о том, как снова увижу речку,
землянки-мазанки – губы старичка задрожали, и взгляд полный отчаянья, замер в
абсолютном сокрушении. Как же так, ведь там моя родина, понимаешь парень,
ро-ди-на! Неужели ничего не осталось? – Ну, речка-то, естественно ещё не совсем
пересохла, а вот от хутора практически не осталось ничего. Лишь бугры да
деревья. – Деревья? – как-то встрепенувшись,
переспросил он. – Да. – Подтвердил я – Груши, и ещё,
кажется яблони. – Яблони, снова переспросил старичок. У
моего деда тоже росла яблоня. Он как раз её посадил, когда я родился. Она,
наверное и сейчас там растёт. И возможно я смогу её узнать. Да, конечно я
узнаю нашу яблоньку, конечно… В какой-то момент мне показалось, что
старичок просто обезумел, и как за тонкую соломинку надежды цеплялся за каждую
мелочь, каждый туманный осколок памяти, какой только мог обнаружить в глубине
собственной души. – Конечно, она уже выросла, большая
наверно, но я-то, все равно узнаю нашу яблоньку, конечно узнаю – будто какое-то
заклинание постоянно твердил он одну и туже фразу. – Да поймите же вы, отец – не выдержал я.
Даже если бы вы смогли узнать вашу яблоньку, добраться до неё сейчас, вы всё
равно не сможете. – Это почему же я не смогу добраться –
насторожился старичок. – Потому, что снег. Дорогу замело –
понимаете. Разумеется, будь сегодня за окном месяц май, можно было бы взять
такси и без проблем ехать куда угодно. Но сейчас вы в лучшем случае, сможете
только до Дружбы добраться. – Дружбы, какой еще дружбы – в очередной
раз переспросил старичок. – Дружба, это крупное хозяйство,
километрах в семи от Троицкого, вернее от того места где когда-то был Троицкий
– ответил я. – Всего-то – приободрился старичок, и глаза его
вновь загорелись. Значит, говоришь главное до этой самой Дружбы добраться. Ну,
тогда показывай, где тут стоянка такси. Какое-то время я в полном изумлении, молча
смотрел на старичка. – Вы, что же, по такой погоде, по снегу,
собирайтесь за семь километров прогуляться пешком? – едва ли не по
слогам спросил я. – Эх парень, да я, когда егерем работал в
иной день и не по такому снегу километров пятьдесят наматывал –
заулыбался старичок, а тут что – и устать-то, толком не успеешь. Так, что
показывай стоянку. Не желая верить услышанному, я всё ещё
медлил, и видимо, заметив мою нерешительность, старичок, ободряюще похлопав
меня по плечу, как-то тепло, и по-отечески ласково произнёс – Да пойми же ты, парень я ведь на родину
еду. На родину!
