КАТЮША

новелла вторая

ПОСЛЕ гибели Ольги, Роман провалялся некоторое время в медсанбате, но до конца вылечиться от контузии и начавшейся было, от недоедания цинги, так и не смог. Несмотря на его протесты, врачи отправили Романа в госпиталь Вышнего Волочка.

Боль, вызванная смертью Ольги, потихоньку затухала. У молодых, в обстановке, когда то и дело приходится терять друзей и в тылу и на передовой, эта боль проходит и быстрее, и безболезненнее. Человек невольно смиряется с возмож­ностью умереть. Нет, это не привыкание, это, скорее, безысходность, может быть, даже обреченность и смирение.

Попрощавшись с друзьями-разведчиками и редакционной братией, Роман отова­рился на сутки сухарями, взял продуктовый аттестат и налегке отправился к трассе "Ленинград-Москва". Шагать ему надо было около двадцати километров. Для молодого парня это ничто! Попуток, как на зло, не подставилось и, пройдя километров восемь, он вышел к деревне Ольшанке.

За околицей увидел баб, что впряглись в старенькую соху и втроем тащили её по полю. Четвёртая женщина шла за сошкой.

-Бог на помощь, -шутливо поприветствовал женщин Роман.

-Бог-то Бог, да и сам бы помог, -бойко ответила одна из молодух.

"Вот молодцы, -подумалось парню, -"ещё и шутят!"

Он сбросил с плеч "сидор", перемахнул через прясло и впрягся в одну из лямок рядом с миловидной, не очень крупной, женщиной.

-Куда направляешься, служивый -спросила та.

-Военная тайна, -опять отшутился Роман.

-Ой, гляди-кось, какой секретный -удивилась молодуха.

-Да не секретный. В госпиталь в Волочек направлен, долечиваться.

-Так тебе, может, вредно соху-то таскать? Давай, бабы, шабашить. Ещё и баня у меня сготовлена. Засветло управиться надо. -Предложила всё та же молодуха.

-Баня - баней, а клин надоть допахать, -степенно возразила самая пожилая.

-Надо, так надо. Я что? Я завсегда пожалуйста —поспешно согласилась молоду­ха.

Управились они только к вечеру. Роман так весь день и протаскал вместе с ними эту проклятую сошку и порядком уморился.

-Умаялся? -посочувствовала старая женщина.

-Во-во, это тебе не немцев бить, -съязвила молодуха. -Узнал, таперяча, по­чем фунт лиха нашего?

-Узнал, узнал, бабоньки.

-Вот и ладно. Тебе теперь до болшаку уже не добраться засветло. Может, заночуешь? Вот у Дуняши и хата просторная и теплая, да и картошка ещё водится. Так ведь, Дуня?

Молодуха поспешно согласилась.

ДОМ у Дуняши был с высоким крыльцом, просторными сенями и большой светлой горницей с русской печью и, отгороженной легкой перегородкой, комнатушкой, где задёрнутая пологом двуспальная кровать, манила ворохом пе­рин и подушек.

Кухонный стол стоял напротив печи, а в горнице лавки вдоль стен образо­вали большую букву "П".

-Располагайся, солдат. -Улыбнулась молодуха. -Побегу баньку погляжу. Может и ты сходишь?

-Может, и схожу! -озорно улыбнулся в ответ Роман.

Когда Дуня возвратилась, Роман спал, устроившись на одной из широких лавок и подложив под голову шинель.

Прикрыв спящего стареньким полушубком, Дуня собралась в баню, захватив берёзовый веник, чтобы попариться всласть.

Роман проснулся от того, что рука его, неудобно свесившись с лавки, затекла и онемела. Он долго разминал её, потом умылся и едва успел надеть гимнастёрку, как вошла распаренная, раскрасневшаяся Дуняша.

-Проснулся? А как баня? Пойдёшь иль так обойдёшься?

-Да ладно уж. Перебьюсь.

Роман не захватил с собой белья и потому отказался от заманчивой баньки.

-И то, - Не то одобрила, не то укорила его хозяйка. -Сейчас повечерием. Соберу на стол только. Потом девчата придут. У нас сегодня посиделки с гармонистом. Ты уж уваж нас. Вон ты какой герой, орден у тебя, аль что это?

- Орден "Красной звезды".

- Это за что же такое?

- Самолёт сбил.

- Неужли! Ахти, вот оказия, вот наши-то обрадуются геройству-то твоему!

- Да какой я герой... Подвезло малость, -Отговаривался Роман, но сам привыч­ным жестом - большими пальцами - разгладил гимнастерку под ремнём.

В проворных Дашкиных руках дело спорилось. На столе появилась теплая, вынутая из печи картошка, лучек и даже четвертинка подсолнечного масла с миской грибов - солененьких рыжиков.

-Извиняй, хлеба нет. Огорчилась молодуха. -Лепёшки вот, из лебеды, с по­ловой пополам. Только какой это хлеб?

-А у меня - одни сухари. -Роман извлёк из "сидора" четыре здоровых, в разрез буханки, сухаря. Это был весь его сухой паёк.

ТАКОЙ вкусной еды Роман не ел кажется никогда.

Едва завершили ужин, стали собираться девчата и бабы. Изба наполнилась одними женщинами в возрасте от 12 до самой старости: трудно сказать, до каких годов - может, до 40, а может и побольше.

Все украдкой разглядывали Романа.

Ax, как пригодился тут его новенький орден Пришлось обстоятельно рассказать, как сбил самолёт фашистов, об Ольге...     Ждали гармониста, а тот всё не шёл. Но вот кто-то, выглянув в окно, разглядёл его в почти кромешной темноте.

Мальчишка лет двенадцати, самое крутое-тринадцати, вбежал с балалайкой наперевес и, усевшись в большом углу, с ходу начал наяривать до боли знакомый мотивчик:

"Ванька не был,

            Ванька - был,

                    Ванька - не был,

                          Ванька был..."

Шелестом юбок, движением сходившихся и расходившихся пар наполнилась гор­ница. Что-то магическое было в назойливо, повторяющихся нотах немудрёной мелодии, в самом танце-скольжении женских пар.

Роман загляделся на девичьи ладные, крепкие ноги, на колыхание юбок, на покачивание бёдер и медленный проплыв перед его взором милых, усталых от труда и многодневного ожидания женских лиц.

Вида, что гость устал и его клонит ко сну, Дуняша подошла и предложила Роману прилечь за перегородкой на широкую кровать.

-А вы сами-то где ляжете? Может я там, на лавке пристроюсь?

-Ты обо мне не пекись, милок, - Озорно блеснула глазами молодуха.

В ее карих глазах плясали чертики, веселые и шальные, хотя лицо было неп­роницаемо.

-Иди, иди. Они ещё долго так-то будут хороводиться, а ты вёрст пятнадцать про­шагал, да на голодуху.

Роман незаметно шмыгнул за перегородку, разделся и через каких-то пять минут провалился в чуткий, тревожный сон.

...Неожиданно проснувшись он услышал всё тот же мотив:

               "Ванька не был,

                          Ванька был,"

Балалаечник, которого тут все почему-то называли не иначе, как гармонистом не уставая наяривал своё...

И Роман снова провалился в сон.

Неожиданно, вновь проснувшись, он с суеверным чувством, что это ему снит­ся, услышал всё тоже бренчание балалаечных струн и всё тот же неизбывный мотивчик: Ванька не был, Банька был, Ванька не был, Ванька был..."

"Вот гуляют! " - по думал он и вновь заснул.

Его разбудила тишина. Что-то теплое, мягкое, терпко пахнущее потом и вениками, прижилось к нему:

-Подвинься чуток, -прошептала Дуняша.

Роман повернулся и его рука уперлась в мягкую теплоту Дуняшиной груди. Он ощутил твердый сосок- и рука непроизвольно отдернулась, но горячая ладош­ка женщины  плотнее прижала его руку к груди.

-Господи, благодать-то какая? -Прошептала oía.-Прости мою душу грешную.

А сердце Романа билось в темпе морзянки словно выстукивая: СОС, СОС: спасите наши души...

Сколько раз прокручивал он в уме возможность встречи с женщиной, но ни­когда не думал, что она произойдёт так скоро, так неожиданно. Он не знал, что делать, как поступить? Он растерялся.

Но Дуняша знала что делать... Не отрывая его руки от груди, она нащупала вторую и медленно но настойчиво положила её себе на живот, впалый и глад­кий, потом потихонечку стала продвигать её ниже, к лобку.

Стоило Роману ощутить упругость курчавых волос, как мужское естество в нём заговорило в полный голос, и обрадованная Дуняша ухватила его плоть в горячую руку.

-У-ух! -выдохнула молодая женщина, охваченная порывом страсти, бурной не­удержимой.

Губы её нашли в потьмах губы Романа и припали к ним, как к чудотворной иконе. Ноги раздвинулись, и Роман оказался между ними, не сообразив даже как. Но это уже было делом Дуняши. Она знала как, она умела как, она желала этого, как может желать молодая, в самом соку, женщина.

...УТРО заглянуло к ним в окно весёлым весенним солнышком. Когда Роман проснулся, на столе ждала eгo развалистая, горячая картошка с солёными рыжиками и, Бог знает, откуда взявшейся сметаной.

Дуняша лукаво улыбнулась искоса поглядывая на Романа, молча наблюдая как он ест.

-Теперь до Волочка?

-Угу.

-Может на обратном пути заглянешь?..

-Обязательно, если тут буду возвращаться.

Они простились тепло и сердечно, так и не сказав ни слова о том, что было ночью. Да и что тут говорить? Было и сплыло. А что будет, увидим...

Нехитрая философия житейских бурь...

...В Вышнем Волочке Роман быстро отыскал нужный госпиталь, попал на прием к врачу, встал на довольствие, получив по аттестату сухой паёк, который своим богатством показался ему поистине царским. Как перенёсшему голодание ему досталась подарочная посылка. Их слали тогда на фронт все, кто мог и не мог, отрывая от себя последнее.

Госпиталь оказался перегруженным ранеными и Роману предложили пройти курс лечения амбулаторно. Жить определили на частной квартире, неподалеку от госпиталя. В регистратуре и адрес дали.

Взвалив на плечо, значительно потяжелевший "сидор", он отправился искать своё пристанище.

Небольшой, в три окна на лицо, домик с палисадником ему сразу приглянул­ся. Выкрашенный в наш любимый синий цвет, с белыми наличниками, дом гля­делся нарядным, как елочная игрушка.         

Пока он любовался домишком, к нему вышла махонькая старушка со строгим и скорбным лицом богородицы. Она улыбнулась Роману доброй улыбкой?

-Вам кого?

-Здравствуйте. -поздоровался тот.

-Здравствуйте, -ответила старушка.

-Ищу дом номер сорок четыре по улице Загородной.

-Значить ко мне. Из госпиталя?

-Оттуда.

-Анна Петровна, - жеманно подала старушка руку, словно для поцелуя.

Роман осторожно взял ее и, сам не зная почему, поцеловал.

Старушка, прямо, расцвела вся.

-Роман Ромов, - представился он.

-А по батюшке?

-Петрович.

-Постойте, постойте. Знавала я Ромов в Петербурге. Мой Павел Сергеевич, царство ему небесное, занимался поставками спиртного. А тот Ромов держал магазин - где-то под Петербургом, кажется, в Лодейном поле.

-Это, вероятно, был мой дед.

-Ах, какой статный был господин! А вы в него, Роман Петрович, в деда... Ну пойдемте, познакомлю вас с племянницей. Она славная девушка. Безотцовщина только, но славная.

Светлая небольшая кухонька блестела аптекарской чистотой.  Были и две комнаты: зал с неизменным кожаным диваном, большим столом и, за дощатой перегородкой, спаленка.

-Так мы и живём с Екатериной Алексеевной, -кивнула старушка в сторону ком­натки. -Екатерина, посмотри, кто к нам пришел.

ЗАНАВЕСКИ заколыхались и вошла девушка лет девятнадцати. Роман даже заж­мурился от такой красоты. Девушка сделала навстречу Роману всего два шага, грациозных, как поступь кошки, взмахнула густыми ресницами. Роману показалось, что по­дуло ветерком. И они встретились взглядам.

-Катя, -просто и твердо представилась.

-Роман, -также просто ответил он.

Волосы девушки локонами струились на покатые плечики, расте­каясь по ним блондинистым озером. Ситцевое синее платье в белую большую горошину подчеркивало её формы.

Сказать, что Роман утонул в её голубых глазах, было бы банально и неверно. Он растворился в них.

-Катюша у нас парикмахерша, -донесся откуда-то издалека до обалдевшего Романа голос Анны Петровны. -Надеюсь, вы поладите.

Старушка деликатно удалилась на кухню и принялась бренчать там посудой.

-Да вы разденьтесь -Предложила Роману Катюша.

-Конечно, конечно...